— Ох, не веришь ты людям, — потемнел лицом Бран. — Я ж сказал тебе — там видно будет! Не очень Лес любит, когда его Коридорами вперёд-назад шастают, как до колодца!

Этого Хаген не знал.

— Хорошо, — холодно сказал он. — Доведи меня до Гнипахеллира Лесным Коридором. Мне нужно добраться до Пса как можно быстрее!

— Вообще-то негоже людям во все эти колдовские дела лезть, — ворчливо заметил Бран, — но да уж ладно… почтенный Хрофт просит… Что ж, молодой тан, посиди пока, мне собраться надо.

Сборы оказались долгими. Бран достал целую груду разнообразного охотничьего снаряжения, чистую, хоть и застиранную одежду, потом развёл в печи большой огонь и стал готовить густой отвар из хвои и листьев; от котла повалил густой пар, а Сухая Рука, разложив всю свою справу на деревянной решётке, вдвинул её в самые плотные слои остро пахнущих испарений. Когда же отвар остыл, он тщательно им натерся.

— Что смотришь? Давай, делай, как я, — бросил он удивленно глядевшему на него Хагену. — Когда идёшь в гости к другу, ты же приводишь себя в порядок?

Тан пожал плечами, но подчинился; наконец, когда всё было закончено, Бран повернулся к гостю:

— Сейчас, я жене сказать должен. Жди здесь. — Он шагнул к двери, но тут она сама распахнулась ему навстречу.

— И куда это ты собрался, хотела бы я знать? — послышался из тёмного проёма высокий женский голос. — Видано ль такое — на старости лет да все по лесам шастает, ровно тать! Дом в забросе, дрова кончаются, в колодце бревно раскрошилось, в курятнике дыра — того и гляди лиса повадится, а он, гляди-ка, снова в лес! И кто же это тебя, старого, опять с толку-то сбил, какой гость незваный?! — В продолжение этой речи Бран, слегка присев и разведя руки, медленно пятился назад, словно загораживая тана; Хаген же медленно поднялся; его душило бешенство: какая-то простолюдинка дерзает своими воплями вмешиваться в его дело! Что ж, она сейчас замолчит… Если её не заставит умолкнуть Сухая Рука, он, Хаген, сделает это сам.

Однако не похоже было, что Бран в состоянии утихомирить свою жену. Он лишь растерянно бормотал что-то, виновато глядя на неё — маленькую, чуть полноватую, с закатанными до локтя рукавами рабочего скромного платья. Сухая Рука даже втянул голову в плечи — а его жена продолжала осыпать мужа отборной бранью, долго и нудно перечисляя не сделанную по дому работу, поминая свою жизнь, без сомнения, навсегда погубленную из-за этого лесного бродяги; видя, что Бран бездействует, тан наконец вмешался.

— Послушай, это важнейшее дело, и в нём никак не обойтись без твоего мужа, — произнёс он, борясь с желанием просто заткнуть ей глотку. — Быть может, вот это как-то скрасит тебе несколько дней его отсутствия? — Он достал из сумки серебряную брошь.

Жена Сухой Руки бросила на вещицу подозрительный взгляд.

— А почём я знаю, может, ты её с девки какой сорвал! — глядя исподлобья, огрызнулась она. Хаген стиснул зубы, выругавшись про себя самыми чёрными словами. Этот Бран — тряпка! Ишь, стоит с постной рожей, я-де, мол, тут ни при чём, это всё она; разве может позволить мужчина, чтобы при нём жена так задирала нос, понося гостя! Хотя по Сухой Руке и видно, что он готов от стыда сквозь пол провалиться…

— Клянусь тебе мукой Нифльхеля, — мрачно произнёс Хаген, поднимая правую руку, — эта вещь честно куплена в Хедебю!

Жена Брана ойкнула и зажала рот ладонью — клятва мукой Нифльхеля нерушима. Самый отчаянный злодей, самая чёрная душа во всём Хьёрварде не осмелится солгать, дав её, — иначе в посмертии его ждёт участь столь горькая, что рядом с ней и сама смерть — лишь мелкое неудобство.

Женщина, словно колеблясь, смотрела то на брошь, то на Брана, то на Хагена; тут впервые заговорил сам Сухая Рука:

— Послушай, это ненадолго… дней пять-шесть — и я уже дома, а без меня гостю нашему никак туда не добраться…

Усадьбу Брана двое путников покинули только под вечер.

Хагена трясло от злости. Уже после того, как жена Брана согласилась взять брошь и отпустила мужа, им пришлось выслушивать её длиннейшие наставления, словно они были малыми детьми. Хаген ни от кого не терпел поучений; даже Учитель, объясняя ему что-то новое, всегда вёл разговор так, что Хаген словно бы сам приходил к новым выводам.

Лошадей они вели в поводу, лес вокруг усадьбы Брана оказался настолько густым, что ехать верхом было невозможно. Сухая Рука уверенно шагал прямо на север, оставив закатный пламень по левую руку. Хаген всё ждал, когда же начнется этот самый Лесной Коридор, но вокруг них ничего не менялось.

Над лесом уже поднялась луна, когда путники выбрались из чащобы на небольшую полянку, обросшую молодыми невысокими ёлками. Посреди валялась здоровенная коряга, и Бран указал на неё тану:

— Посиди пока, коней подержи, — он пристегнул к узде длинный ремень, — а я тут… того… займусь, значит. Сиди и на меня не зыркай.

«Что Хрофт, что этот — все, кто хоть что-то умеет, от чужих глаз своё умение пуще золота прячут», — мелькнуло у Хагена. Однако он, не возражая, принял у Брана лошадь и уселся на тёплую сухую лесину.

У него за спиной завозился Бран — что-то забормотал неразборчиво; произнеся Заклятье Слуха, тан легко мог бы разобрать каждое слово, но не стал это делать. Кто его знает, этого Сухую Руку, ещё почует да взъярится…

Хагену пришлось ждать довольно долго. Бран развёл костерок; запахло дымком. Бормотание становилось мало-помалу всё глуше и глуше, и, странное дело, умолкло и потрескивание костерка, и поскрипывание деревьев под ветром, и отголоски лесных шорохов; мягкая, внимательная тишина обволакивала поляну, и вот в ней неожиданно прозвучал негромкий хрипловатый голос Сухой Руки:

— Стало быть, нам сюда указывает… Вставай, садись в седло!

Хаген оглянулся. Бран стоял, расправив плечи и прижимая к сердцу правую ладонь; у его ног беззвучно горел странным зеленоватым пламенем небольшой костерок; и, хотя на поляне царило полное безветрие, очень сильно наклоненная струйка голубого дымка тянула прямо в просвет между молодыми елями. Тан мог дать голову на отсечение, что этого просвета не было, когда они въехали на поляну.

— Нам сюда, — глухо повторил Бран.

Тан заглянул в проём, свесившись с седла. Там, однако, не было ничего необычного — череда коричневатых стволов, мох да опавшая хвоя; и всё же чувствовалось нечто трудноуловимое, глубокое, первобытное — простое. Это были не хитроумные построения Высшей Магии, коими так гордились Учитель и другие из его рода; эта вещь казалась сродни восходу или закату.

— Ну, что замер? Вперёд, пока ворота открыты. — В голосе Брана слышалось нетерпение. Хаген тронул коня.

За воротами Лесного Коридора тана ждало некоторое разочарование. Они ехали по самой обыкновенной тропе, правда довольно широкой, сухой и удобной. Между деревьями виднелось небо, луна, высыпавшие уже звёзды; вновь послышались обычные звуки ночного леса. По левую руку деревья поредели, тропа повела путников краем обширного мохового болота; словно пятна тьмы, виднелись в отдалении высокие лесистые островины. Как ни старался Хаген, он не смог заметить и малейших признаков того, что каждый его шаг стал здесь в десятки раз шире.